ИНТЕРВЬЮ С АНКОЙ ЖУРАВЛЕВОЙ

Ощущение мира… эта замечательная женщина всегда передает по-своему. Она открывает тонкие стороны женской красоты, характера, чувств, свободы, иллюзий. И главное — она всегда углубляется в мир образа, который создает, наделяя его тем самым смыслом, от которого у нас замирает дыхание. Сегодня фотограф Анка Журавлева расскажет нам о своей жизни за кадром… — Анка, расскажи о своем детстве. Каким оно запомнилось тебе? — Что в памяти?... В голове воспоминания о моих детских мирах. Большая часть воспоминаний связана с дачей. Я вечно торчала в разнообразных тамошних зарослях, кучах песка, канавах, которые и были моими волшебными мирами. У бабушки с дедушкой был земельный участок. Всего восемь соток. Они выращивали все, что только можно было. Каждый свободный метр земли был засажен «полезными» растениями. Осенью они собирали урожай, который непременно консервировался. Так они обеспечивали запасами на зиму всех: себя, своих четверых детей с мужьями, и женами, и внуков. Родители меня отвозили к ним ранней весной, а осенью забирали в город. — Твои детские миры принадлежали только тебе? Ты играла сама с собой? — Да, еще как играла. Но в большинстве случаев сама с собой. Иногда я играла со старшими двоюродными сестрами или друзьями. Еще я качалась на качелях. И у меня были любимые растения. Например, куст боярышника с огромными ветками, из плодов и листьев которого я бесконечно что-то мастерила. У меня была бочка с водой. В неё я кидала разнообразную растительность и наблюдала за ней. К примеру, если в воду запустить листики малины, они становятся серебристыми с изнанки. Я становилась на кирпич, так как не доставала из-за маленького роста, а потом наблюдала за всем, что в ней происходило. — Не было таких «доброжелателей», которым твои игры казались странными? — Не помню ничего такого. Время от времени я все же дружила с соседскими детьми. Мы ездили на велосипедах за горохом. Бабушка делала вкуснейшие сухари, я набивала ими велосипедный бардачок, и мы мчались в путешествия, пересекая поля, заезжая в лужи. — Кем работали твои родители? Мама работала архитектором, а папа — зубным техником, по совместительству протезистом. Папу не случайно занесло в эту профессию, так как его папа тоже был зубным техником. Но знаю, что он всю жизнь мечтал о чем-то большем. Он любил готовить. Изучал философию, читал много разных восточных книг, хорошо рисовал. И… фотографировал. Когда я была маленькой, мы печатали вместе с ним фотографии. Мы жили в «однушке». Это была маленькая квартира в кооперативном доме. Единственной возможностью печатать фотографии — было закрыться в ванной комнате. Меня часто «допускали» к процессу. И тогда мы сидели там при свете красного фонаря и печатали все то, что он наснимал. Все мое раннее детство сохранено на этих картинках. Все естественные фотографии папа в основном снимал исподтишка, пока никто не видит. Я на них — живая, смеющаяся, испуганная, плачущая. Есть фото, как попугай укусил меня за палец. Как сейчас помню, сижу и реву. Или вот еще другой памятный образ, когда я на даче, холодно, на мне тридцать одежек. Я с тарелкой овсянки, которую, судя по выражению моего лица, не хотела есть. Папа всегда ловил атмосферные моменты. — Эти уникальные атмосферные моменты сохранились? — Они у меня все хранятся в огромной коробке. Даже есть фотография, где я, полугодовалая, играю в манежике с фотоэкспонометром. Конечно, я не могла знать на тот момент, что за предмет у меня в руках. Только спустя время я узнала, что это фотоэкспонометр «Ленинград». Он до сих пор со мной — красивый, в кожаном чехольчике на шнурке. —Кем ты мечтала стать в детстве? — Археологом. И даже учителем. Удивительно, что частично эта мечта сбылась. Помню, что еще мне очень хотелось стать балериной, ведь все балерины такие воздушные, свободные, волшебные. Сейчас в современных постановках все больше длинноногих балерин высокого роста. Но в то время было совершенно бессмысленно об этом мечтать. Мне сразу говорили: «Анечка, пойми, ты не того формата». — Значит, в детстве тебе все же удалось переступить порог балетной школы? — Нет. Не довелось. Моя мама занималась художественной гимнастикой, поэтому она знала какую-то часть правды этой закулисной жизни. Она рассказывала мне, как все это тяжело и очень изнурительно. За красотой воздушного полета, изящного и легкого танца кроется колоссальный труд, травмы, невероятная отдача и упорство. И много боли. — Чьи желания ты воплотила, остановив свой выбор на Московском архитектурном институте? Мама была архитектором. — Она повлияла в каком-то роде на твое решение? — Нет, она не влияла, не убеждала. В этом не было необходимости. Все как-то естественно произошло. Все знали, что я не хочу становиться бухгалтером или юристом. К тому же я всегда рисовала, и было понятно, что я выберу творческую профессию. Я всегда наблюдала за мамой, как она работала с кальками, разрезами, фасадами, планами. Мое решение было самим собой разумеющимся. Оно органично вписывалось в ту мою жизнь. К тому же подруги моей мамы тоже были архитекторами. Находясь в этой среде, ты естественно поступаешь именно в этот институт. Я благополучно сама поступила на первый курс, на бесплатное отделение, чем очень гордилась. —Знаю, что спустя некоторое время после поступления в ВУЗ, в твоей жизни наступает момент, когда… — В конце первого курса умирает мама… многое теряет смысл. И со временем мне стало ясно, что архитектором я не стану. Ну не было у меня тех качеств, которые нужны настоящему архитектору. Я поняла, что для того, чтобы уйти в большую архитектуру, нужно обладать специфическим умом, необъятной широтой и глубиной мышления, умением быть посвященным в идеи, без остатка принадлежать им. Возможно, если бы мама была жива, все бы продолжилось естественным образом. Кто-то бы сказал, что ему нужен помощник в архитектурной мастерской, и мама бы порекомендовала меня. Я бы пошла копировать чужие планы. В жизни именно так чаще всего и происходит. Но все сложилось иначе и мне пришлось думать своей головой. Я проучилась пять лет, должна была поступить в магистратуру, однако в конце пятого курса жизнь знакомит меня с моим будущим мужем и все начинает развиваться по-другому. — Через год после смерти мамы, не стало и папы… — Сначала мама. Мне тогда было семнадцать, потом, когда мне было девятнадцать, умер папа. — Если прикоснуться к прошлому и вспомнить то время, чтобы ты могла сказать? — Очень странный период. Я его плохо помню… Это был какой-то «период ваты», очень долгий «период ваты». Организм в состоянии самозащиты от эмоциональных потрясений запрограммирован вырабатывать в себе блокирующие функции. Я не хотела страдать. И отключила опцию «страдание», но вместе с ней отключились и многие другие. Поэтому у меня было много не испытанных чувств. Лишь потом я смогла понять это, но тогда я еще не была готова к пониманию. Я достаточно спокойно все переносила, жила своей жизнью. Но это было связано с тем, что я надела на себя толстый ватный колпак, мне ничего не хотелось, и я ни к чему не стремилась. Я «на автомате» доучивалась в институте, подрабатывала, потому что нужно было как-то жить. С кем-то общалась, потому что нужно было общаться, что-то ела, потому что нужно было есть… — В тот самый период, когда ты надевала на себя свой ватный колпак, что ты делала? — Много разного... На тот момент у меня был молодой человек, он был музыкантом. Он играл на бас-гитаре в альтернативной группе, у них была репетиционная база. Я попробовала петь. Были репетиции и даже концерт. Честно говоря, я почти ничего не помню. Наверное, где-то и видеозаписи сохранились. Но, надеюсь, что все же не сохранились, если честно. (Смеется). — А тема тату? — Помню, мы оказались у кого-то в гостях. Молодому человеку должны были сделать татуировку. Татуировщик оказался пьяным в стельку. Мне тогда сказали: «Ох, так ты же рисуешь. Возьми машинку и попробуй». Я что-то там набила. Оказалось вполне ровненько и аккуратно. Позже была изготовлена самодельная тату-машинка с моторчиком от машинки для бритья. На ней была зафиксирована заточенная струна от гитары. Этой самой машинкой я «испортила» сколько-то «шкур». Потом, уже в Питере, была приобретена нормальная машинка, и еще какое-то время я делала на коже графические рисунки, даже что-то этим зарабатывая. Но все вышеперечисленное я делала без особого энтузиазма, просто, потому что как-то само случалось. По сути, этот «период ваты» закончился тогда, когда я переехала к мужу в Питер. — Иногда мы возвращаемся к нашим пробелам и проживаем их намного позже. — У меня были явные пробелы в том самом возрасте, когда обычно все очень плодотворно развивается, когда люди экспериментируют над своей жизнью. Принято считать, что с 16 до 20 лет — это бурный период экспериментов в поисках самих себя, когда мы бросаемся чуть ли не во все тяжкие. И «все тяжкие» у меня были. Но они у меня были не потому что я этого хотела, нет… Это как-то само по себе происходило. Мне кажется, что у меня не было этого возраста в своем привычном виде. Куда-то он подевался. Какое-то время, лет в 25, я даже сожалела о том, что я прожила этот период не так, как нужно. Но, с другой стороны, кто знает, как нужно? В конечном счете, все свое я проживу. И я больше не жалею. — Анка, ты окончила школу экстерном? — Мне тогда было пятнадцать. Хотелось больше готовиться к институту и потом, если признаться, я не любила школу. Я абсолютно выпадала из этого мира, как по своим интересам, так и по своему внешнему виду. От подруги, которая занималась бальными танцами, я узнала, что она идет в экстернат. И я пошла вместе с ней. Это был невероятно модный экстернат, где было много «пестрых», странных творческих детей. И там я впервые за школьный период почувствовала себя в своей тарелке, намного гармоничнее, чем в обычной школе. Я повстречала там много необычных и забавных товарищей. — А модельное агентство? — Это началось, когда мне было около четырнадцати. Я была гадким утенком с большим размером ноги. Со стороны, подозреваю, я смотрелась малоинтересной девочкой. Я не помню, чья это была идея пойти к Вячеславу Зайцеву, в его модельную школу. Возможно, что мамина. Думаю, что это был один из ее способов помочь дочке превратить свою непохожесть на других в достоинство и воспрянуть духом. Была страшная километровая очередь в три ряда. Меня взяли. Я ходила, занималась. Это была середина диких девяностых. Очень странное время. Помню, мы фотографировались, проводились какие-то нелепые кастинги. Все было смутно и странно, но весело. Закончилось все тем, что… Честно говоря, это ни чем не закончилось. Я поступила в институт и на какое-то время этот момент моей жизни просто забылся. — Расскажи, что это за история с «Playboy»? —Да, в общем-то, обычная история, какая могла случиться с любой девушкой, подрабатывающей моделью. Мне сказали, что есть кастинг на съемку для этого журнала. Это была оплачиваемая съемка. Я подходила по всем параметрам, решила попробовать. Как сейчас помню, кастинг проходил следующим образом: сидели в небольшой комнате несколько человек во главе с Артемием Троицким. Нужно было пройти, улыбнуться, снять с себя верхнюю часть одежды, показать грудь и пойти дальше. Мне было реально все равно, просто хотелось заработать несколько сотен баксов, которые по тем временам были совсем неплохой зарплатой. Все это было ужасно смешно. — Так они утвердили твою кандидатуру? — Да. Они позвонили и сказали: «Аня, снимаешься в такой-то день». — Если поискать в архиве журнала, то можно найти те фотографии? — Да, можно. Я всегда к этому небрежно относилась, поэтому у меня нет архива. Но какие-то страницы, наверное, где-то остались. Мы изображали студенток, которые топлесс готовились к экзаменам. Нас снимал замечательный фотограф Антон Ланге, с которым мы потом подружились. Этот мир принес мне много знаковых людей. Они были не как все, они помогали поддерживать во мне ощущение, что я не одна такая странная в этом мире. — В 2001 году ты работаешь в одной из пост-продакшн контор на студии «Мосфильм». Расскажи, как все происходило? — В дружеской компании появился новый человек, назову его Ж. Я тогда работала над рисунком, графикой тушью, решила показать его Ж., который работал в студии «Мосфильм». Мне хотелось похвастаться тем, что я умею рисовать. Такое девическое хвастовство. И он сказал: «Слушай, а приходи к нам работать». Я подумала: «Какая работа, а как же тогда быть с институтом?» Но в тоже время мне не давали покоя мысли о том, что это «Мосфильм», что все это счастливый случай, и я согласилась. Лица из телевизора проходили мимо тебя, совсем рядом. Смешные сплетни, съемки клипов, работа ночами, сигареты и кофе, очень веселое время. — Каким был тот день, когда ты познакомилась с мужем? — Тот самый друг Ж., который устроил меня на работу в студию… сейчас подумаю… как бы зайти в эту тему поточнее. В Москве тогда разворачивался очень популярный проект. Он назывался «Братья Улыбайте». Его крутили во всех телевизорах страны. Мой будущий муж имел самое прямое отношение к этому проекту. Он был его композитором, аранжировщиком и саунд-продюсером. И буквально за несколько месяцев до того, как я появилась на «Мосфильме», студия работала над новым клипом для этого проекта. Мой будущий муж участвовал в съемках. После этого он и Ж. поддерживали приятельские отношения. Потом Ж. прожужжал мне все уши о том, что в Питере у него есть один очень замечательный и продвинутый знакомый, который пишет нереальную музыку. Он дал мне Сашин диск. — Ты послушала диск? Я слушала этот диск в наушниках. Меня очень впечатлила эта музыка. Она была странной, непохожей, но нереально красивой. Потом Ж. предложил мне поехать на выходные к этому самому музыканту, то есть к Саше, моему будущему мужу, в Питер. И мы поехали. Остались в гостях у Саши. Это был канун моего дня рождения, когда мне исполнился 21 год. — И какой была ваша первая встреча? Чем она вас наполнила? — Как бы это сказать?…Мягко говоря, все прошло в несколько измененном состоянии сознания. Удивительно все, что произошло тогда с нами. Мы иногда шутим с мужем, что мы до сих пор пребываем там, в том самом моменте, а все, что сейчас — нам снится. Я помню «явление» Саши в дверях, когда он нас встречал. Он был альтернативным и непохожим ни на кого. Бритый налысо, очень худой, сияющий изнутри, намного ниже меня по росту. Он стоит в дверях в довольно экзотическом одеянии, а тут я — такая московская экстравагантная барышня, на ногах у меня «гриндерсы», сверху дубленка. Помню, тогда было очень холодно, - 20. — Какого цвета у тебя были волосы? —У меня была короткая стрижка. Я тогда была брюнеткой. Да, именно так: знойная брюнетка с короткой стрижкой. И с красной помадой. — Тот самый момент, когда ты понимаешь, что… —…что что-то, происходит. Ты ведь это хочешь спросить? — Да, именно, когда что-то происходит, и ты ничего не знаешь об этом человеке. Можно ли в него влюбляться? —Я не думала про это вовсе. Мы просто общались с ним обо всем подряд, смотрели друг другу в глаза. Такое случается само, это как поток, который тебя несет. Безусловно, что у каждого из нас были свои житейские хитросплетения. Мой муж даже шутит, что я к нему пришла, как ответ на его вопрос. Он задавал пространству вопрос, и меня послали к нему в виде ответа. — И что было, когда ты вернулась в Москву? Вернувшись в Москву, я стала ощущать, что часть меня осталась в Питере. Было очень странно осознавать и понимать это. У меня впервые было такое ощущение. Ничего подобного я никогда не испытывала. А ведь никто из нас не думал о будущем. Я уехала обратно в Москву. Потом он позвонил. — Позвонил на домашний телефон? — Нет, не на домашний. Я помню тот прекрасный солнечный день. Стою на остановке в ожидании транспорта, чтобы поехать на работу. Мороз и солнце. И вдруг звонит мобильный телефон, который у меня появился незадолго до этого. Я была счастливая обладательница новенького мобильника. Как же я обрадовалась этому звонку! Я никогда в жизни так ни радовалась никаким звонкам. Мы стали с Сашей созваниваться. Вскоре стало понятно, что мне нужно ехать обратно в Питер, потому что не ехать никак было нельзя… Это была прекрасная неделя. Мы знакомились с Сашиными друзьями, ходили по интересным местам и долго смотрели друг другу в глаза. В конце недели, перед отъездом, я ему говорю: «Можно я к тебе приеду с вещами?» «Приезжай», — сказал Саша. Все вокруг говорили мне, что это очень смелый шаг. А как же работа, институт? Ты же не знаешь, кто он на самом деле? В общем, все то, что обычно говорят люди. Избитые формулировки. Ничего подобного я не испытывала. Я просто не могла поступить иначе. Никак. — Была свадьба? — Не сразу. Мы прожили вместе восемь лет, сменили какое-то количество квартир, занятий, а потом была очень аккуратная свадьба. Это такой смешной момент: муж позвал меня замуж, когда между нами уже все было общее, когда уже понятно, что вряд ли что-то изменится в ближайшее время. Саша шутит, что просто обязан был на мне жениться после того, как я подключила к компьютеру один из его инструментов, который никак ему не поддавался. — Вы в Питере расписались? — Мы расписались в ближайшем ЗАГСе, который находился рядом с домом, где мы жили на тот момент. После этого я с огромным удовольствием поменяла фамилию. До свадьбы я была Белова. Фамилия Белова мне тоже нравится, но она слишком «прямая», на мой взгляд. Очень смешно вспоминать, когда я была маленькая, и жила на той самой даче у бабушки, у меня были подружки с фамилиями Лебедева и Журавлева. Мне очень нравились их фамилии. Я даже завидовала им, думая как же прекрасно, что у них такие женственные фамилии и как же они восхитительно звучат. С ума сойти. Бойтесь своих желаний! — Или плывите по течению… — Я люблю «плыть по течению». Но нужно не только плыть, но еще и грести, уметь иногда подгребать в нужном направлении, помогать себе. Это совсем не то, что я лежу на потолке на спине, и меня несет неизвестно куда. Когда тебя жизнь с детства оставляет одиноким человеком, не привязанным ни к чему, можно повести себя по-разному. Я стараюсь на 100 процентов проживать данную мне свободу. — Анка, расскажи про свою самую первую осознанную фотосъемку. Если говорить о самой первой «осознанной» съемке, то это было в Питере. Ноябрь, холодные дни уходящей осени. Кажется, это был 2009 год. У меня есть подруга, смешная «экспериментаторская» девушка Лиза, которая вписывалась во все что угодно, во все мои идеи и фантазии. У нас была квартира, в которой шел ремонт. Посередине этого «ничего» стояла ванна. Даже стен не было, но ванную уже успели принести. Тогда во мне зародились первые «оригинальные» проблески сознания: я думала, что, если есть ванная, девушка, готовая в эту ванную залезть, то осталось только собрать осенние листья, и накидать их туда. Но тогда у меня не было опыта съемки. Я не имела ни малейшего представления о фокусах фототворчества. Все, что у меня было — это любительская зеркалка с очень любительским объективом. Я не знала, как справиться с этим всем. Я помню это ощущение, когда вижу, что все красиво, но не знаю, как это все уместить в кадр так, как я это вижу. Меня это просто разрывало изнутри. И все вырвалось наружу как-то специфически: и ноты, и листья, и арбуз. Все это мы кидали в ванную. Это была моя самая первая фотосессия, когда я увлеченно радовалась собственной креативности. В тот день я поняла одно очень важное правило — атмосфера в кадре нужна изначально. Она должна быть в воздухе. И эту атмосферу нужно попробовать передать при помощи фотографии. — Ты изучала фотографию, технику съемки? —Только посетила парочку технических мастер-классов, связанных с аналоговой фотографией. Когда мне говорят, что у меня природное чутье и вкус к цвету, я с этим решительно не соглашаюсь. Ничего подобного не было. Это была большая работа, борьба с собой, анализ, просмотр гигантского количества материала. У меня очень долго не срасталось с цветом. Я два года экспериментировала с ним, постепенно продвигаясь вперед. — В какой стране ты сейчас живешь? Мы живем в Порту, в Португалии. Это город, который мы сами выбрали себе для жизни. Или… он, похоже, сам выбрал нас. В каждой истории есть подводящие сюжеты. У нас их было несколько. Мне еще с детства всегда хотелось жить там, где черепичные крыши, морское побережье. Я прекрасно помню книжки, которые читала. Они тоже повлияли на выбор. Плюс в последние годы жизни в Питере, с нами случились несколько неприятных историй: у меня украли картины, которые я писала... Я не люблю вспоминать ту историю. Но, тем не менее, она — причина моего превращения в фотографа. После исчезновения картин больше ничего не хотелось и не моглось, а самовыражаться как-то нужно было. И я выбрала фотографию. Это был осознанный выбор. А еще фотография не так материальна, как картина, поскольку невозможно украсть все твои фотографии. Помню, мы стали подумывать над тем, куда бы нам поехать. Муж осматривал все Средиземноморское побережье и немного Атлантического, виртуально по нему бродил, исследовал города и улицы. Google maps был его проводником. А я расспрашивала всех в социальных сетях, кто и где живет за рубежом. В какой-то момент муж находит Порту на фото, а я нахожу у себя в комментариях какой-то очень приятный интригующий текст о Португалии. И пять лет назад мы впервые прибыли в Порту. — Продолжай рассказывать о Порту… — Практически все стало складываться очень быстро. Думаю, что и Португалия хотела видеть нас своими жителями, потому что тут же стали вырисовываться какие-то варианты. Через полгода мы даже не успели оглянуться, как раз — у нас на руках виза категории «D» и мы уже едем покупать квартиру, два — и мы уже там живем. Когда мы снимались с регистрационного учета в нашем паспортном столе, нас спросили, куда мы едем, чтобы указать все необходимые данные в документе. Я говорю: «В Португалию». А тетенька мне в ответ: «Напишите адрес. Скажите, куда вы едете, чтобы я могла заполнить бланк». Я ей диктую: «Travessa de Sao Fransisco». И тут тетенька делает такие круглые глаза и переспрашивает: «Что?» Я объясняю: «Вы попросили назвать улицу, я и назвала». «Так назовите по-русски?!», — говорит она мне. Я никогда не задумывалась о том, как это будет звучать по-русски, и неуверенно говорю ей: «Ну, записывайте.....э-э-э... Улица Святого Франциска». В общем, так мы убыли с Сенной Площади в Питере на улицу Святого Франциска в Порту.